Харченко Александр Александрович,
ведущий историк ГАУК РО «Донское наследие»,
кандидат исторических наук. г.Ростов-на-Дону
«Человек второго плана» в истории Донского края:
опыт и перспективы изучения
Понятие «человек второго плана» появилось в исторической науке в первой половине 2000-х годов благодаря нескольким исследователям исторического факультета Южного федерального университета, входившим в Ростовское региональное отделение Российского общества интеллектуальной истории . Это понятие представляло собой не научный термин, а научную метафору, призванную обозначить значительную категорию людей прошлого, биографии которых длительное время практически не изучались. Развитие биографической или персональной истории веками проходило по линии изучения судеб наиболее известных исторических личностей – правителей, полководцев, деятелей культуры и науки с мировыми именами – тех, кого принято называть выдающимися историческими личностями. И по прошествии этих веков выяснилось, что осмысление роли личности в истории требует самого пристального внимания к тем деятелям, которые составляли окружение упомянутых выдающихся исторических личностей. Так объектом исследовательского интереса стала личность «незаурядная, но не претендующая на движущую роль в истории, не обгоняющая время, но, тем не менее, как никто другой, отражающая в делах и мыслях основные коллизии своей эпохи» . Такие личности, в силу разных причин, не получили широкой известности, а зачастую даже оставались вне поля зрения профессиональных историков. А если и попадали в это поле, то, как правило, не становились объектами самостоятельного исследования. И вот, как реакция на эту исследовательскую ситуацию, появилась «кинематографическая» научная метафора «человек второго плана».
Данное понятие лишено какой-либо оценочной составляющей, оно никоим образом не призвано ранжировать вклад тех или иных людей прошлого в историческое развитие человечества. Оно лишь условно отделяет биографию изучаемой личности от биографий тех, кто в исторической традиции оказался на «первом плане», а также облегчает «выбор угла зрения и того социокультурного контекста, в соотнесении с которыми осмысливается историческая роль данной конкретной личности» .
Исследовательские поиски моих уважаемых коллег привлекли внимание многих историков за пределами Ростова-на-Дону. Следствием этого стало проведение межвузовских научных конференций под названием «Человек второго плана в истории», коих состоялось более десяти. Кроме того, было издано не менее пяти сборников статей под тем же названием. Разнообразие содержания докладов на конференциях и статей в сборниках привело к появлению в структуре означенных сборников целого ряда тематических рубрик, которые обозначали те направления, по которым двигалось изучение биографий «людей второго плана». Вот лишь несколько примеров: «В тени великих», «Чужие роли», «Женские судьбы в мужской истории», «Почему не первый?», «Обреченные на упоминание», «Из вторых в первые». Последняя рубрика указывает на то важное обстоятельство, что понятие «человек второго плана» является не только метафорой с определенной классификационной функцией, но и исследовательским приемом. Суть приема можно описать опять-таки «кинематографическим» понятием «смена ракурса». Например, некий исторический деятель долгое время играл заметную роль в жизни современного ему общества, но не влиял сколько-нибудь значительно на его судьбу. А затем оказался на самом первом плане. Ярчайший пример – Ленин. На его примере прием «смены ракурса» весьма нагляден. Так, в дореволюционную эпоху он – как политик – оставался на втором плане российской истории. Но в отечественном и даже международном революционном движении он, безусловно, находился на первых ролях. Но и этого значения он добился не сразу, находясь какое-то время в тени Плеханова. Далее. Ленин был не только политиком и революционером, но и юристом. А вот в этом качестве он так и не вышел на первый план, ибо такие выдающиеся юристы, как Кони и Плевако были тогда гораздо более известны, да и остались юристами «первого плана» до сих пор. Похожим образом можно посмотреть и на нашего выдающегося земляка Чехова: как писатель и драматург он – безусловно, величина мирового уровня; но как врач он так и остался на «втором плане», не став «светилом» медицины.
Здесь уместно отметить наличие еще одной рубрики в сборниках «Человек второго плана в истории» – «Герои местного значения». Здесь мы получаем еще одну грань биографической истории, еще одно измерение – региональное. Если мы обратимся к историографической традиции (особенно, отечественной), то заметим: те люди прошлого, которых обычно относят к выдающимся историческим личностям, жили и действовали в столицах. Что неудивительно, ибо столичные города и регионы всегда были центрами политической, общественной и культурной жизни страны. И какой бы след в истории своего региона ни оставил тот или иной деятель, в масштабах страны он неизбежно оказывался на «втором плане». Например, донские атаманы Данила Ефремов или Матвей Платов никак не могли стать в один ряд с Екатериной II и Александром I (равно как и их ближайшими сподвижниками) соответственно.
Надо сказать, что наше краеведение (понимаемое, прежде всего, как региональная история) – краеведение отечественное в целом и донское, в частности, – до некоторой степени предвосхитило появление направления «Герои местного значения» в рамках концепта «Человек второго плана в истории». В 1983 году в Ростове-на-Дону был издан сборник «Люди земли Донской», в который вошли несколько десятков биографических очерков – в основном, именно о тех исторических деятелях (либо уроженцах Донского края, либо тех, кто значительную часть жизни прожил на Дону), которых можно отнести к историческим личностям «второго плана». Были и другие интересные издания – «Донские страницы», «Богатый колодезь» и т.д. – в которых излагались сведения о людях, оставивших свой след в истории нашего региона. В настоящее время эту традицию продолжает, в частности, ежегодный альманах «Донской временник» – флагман нашего регионального краеведения.
К этому следует добавить, что после смены общественно-политического строя и соответствующего изменения идеологической (и – шире – интеллектуальной) ситуации в нашей стране оказались востребованными биографии огромного числа людей, принадлежавших к тем социальным слоям, которые ранее объявлялись «эксплуататорскими» или «социально чуждыми». Речь идет о дворянах, купцах, священниках. Своеобразный «биографический вакуум» в отечественной и региональной историографии стремительно заполняется. Но здесь мы сталкиваемся с другой проблемой.
Более тринадцати лет я, по роду своей деятельности в учреждении культуры «Донское наследие», занимаюсь сбором сведений о людях прошлого, так или иначе связанных с теми зданиями и монументами, которые имеют статус объектов культурного наследия. И за это время мне довелось прочесть немало книг и статей по краеведческой тематике. Должен констатировать, что в подавляющем большинстве случаев повествование о людях прошлого сводится к перечислению дат и событий из их жизни. Я хорошо понимаю, какой большой труд стоит за тем, чтобы найти те или иные сведения о той или иной исторической личности. Хорошо понимаю и то, что эти сведения сами по себе представляют определенную ценность – в том числе, научную. Но эти сведения сами по себе не позволяют увидеть саму личность или хотя бы создать ее исторический образ. Персональная или биографическая история ставит целью именно максимально возможное приближение к человеку прошлого через раскрытие его системы ценностей, его мотиваций, его личных качеств. Иначе говоря, «реконструкция личной жизни и судьбы отдельных исторических индивидов, изучение формирования их внутреннего мира, всех сохранившихся "следов" их деятельности рассматривается не только как главная цель исследования, но и как адекватное средство познания того исторического социума, в котором они жили и творили, мыслили и действовали» . Разумеется, далеко не всегда материал, имеющийся в распоряжении исследователя, позволяет достичь этой цели. Я говорю именно о тех случаях, когда вижу, что авторы книг или статей располагают именно таким материалом, но продолжают следовать традиционным путем создания биографий, более напоминающих послужные списки, нежели рассказы о живых людях.
Личный опыт, полученный в редакционной коллегии нескольких выпусков сборника «Человек второго плана в истории», а также при работе над докладами на нескольких соответствующих конференциях, привел меня к следующему выводу. С одной стороны, эвристический потенциал накапливаемого исследователями материала о людях, оставивших след в истории Донского края, может быть более полно раскрыт при использовании научной метафоры и исследовательского приема, обозначаемых понятием «человек второго плана». С другой стороны, само повествование, созданное в рамках данного концепта, станет более интересным не только и не столько для автора, сколько для его читателей.
В качестве приложения к настоящему докладу прилагаю доклад, который был сделан в 2014 году на межвузовской научной конференции «Человек второго плана в истории», иллюстрирующий озвученные положения и выводы на материале биографии конкретной исторической личности – Фридриха Вильгельмовича Ленгника.
Харченко Александр Александрович – ведущий историк Государственного автономного учреждения культуры Ростовской области «Донское наследие».
Фридрих Вильгельмович Ленгник (1873 – 1936): воздухоплавание и революция
Путь ученого в революцию… Сюжет не новый. Но вот биография Ленгника – и по своему содержанию, и по тому, какие события составляли ее в советское время и составляют сегодня – позволяет поразмыслить не только над причинами, которые вели ученого по этому пути, но и над превратностями судьбы биографического жанра в нашей стране.
Траектория жизни – траектория поиска. 1
О Ленгнике я впервые услышал, когда мне было поручено собрать информацию о доме, в котором он жил. Дом этот находится в Новочеркасске, и, естественно, первое, что я узнал о его бывшем обитателе, было зафиксировано на мемориальной доске, установленной на главном фасаде: «Дом где с 1908 по 1913 гг. жил видный деятель большевистской партии Ф.В. Ленгник проводивший революционную работу на Дону по заданию В.И. Ленина».
Соратник Ленина
Эта информация сразу вписала Ленгника в круг тех личностей, которые в советской историографии фигурировали под емким названием «Соратники Ленина». Это был поистине коллективный герой второго плана в рамках той ленинианы, которая, по справедливому замечанию одного из современных исследователей, явилась «крупнейшим достижением советской историографии».
В биографическом поле Ленина соратники занимали как раз промежуточное положение между САМИМ и той массой счастливчиков, упоминание которых историками было гарантировано тем их опытом, который выражался девизом «Я Ленина видел».
Смена рамки
Но и внутри самой группы соратников Ленина исследователями была задана определенная иерархия. Далеко не ко всем внимание историков было одинаково пристальным. Кто-то, подобно Свердлову, оказывался «серым кардиналом», кто-то, как Дзержинский, представал крупной фигурой, вынужденно остававшейся в тени великого, а кто-то, как знаменитый Эйно Рахья, был обречен на упоминание. Степень близости к вождю, характер отношений с ним и частота встречаемости фамилии в личных трудах Ленина – вот, пожалуй, основные факторы, влиявшие на место того или иного конкретного соратника вождя мирового пролетариата в лениниане. Какое место в ней было уготовано Ленгнику? Попробуем разобраться.
Начало пути
Латыш, родившийся в 1873 году, в местечке Гробиня Курляндской губернии, в семье учителя, имел тягу к знаниям, которая привела его в единственный на тот момент Санкт-Петербургский технологический институт. В 1896 году он его окончил и сел в тюрьму. Ибо к тому времени уже три года состоял в "Союзе борьбы за освобождение рабочего класса". Петропавловская крепость, Бутырская пересыльная тюрьма, а с 1898 года – ссылка. Село Казачинское, село Тесинское, станция Иланская – этапы большого пути.
Траектория жизни – траектория поиска. 2
Первое, что я узнал о пребывании в ссылке – то, что Ленгник, живя в Тесинском, познакомился с Лениным. В августе 1899 года Ленин с Крупской побывали в этом селе Тесинском, где Ленгника Ленин, по воспоминаниям одного из ссыльных, «философски "проработал" и вылечил от кантианства». Но как произошло это чудесное исцеление и в чем оно состояло – остается неизвестным, ибо письма, которые два революционера писали друг другу на философские темы, не сохранились. Хотя сохранился краткий очерк самого Ленгника, в котором он писал: «"Анти-Дюринг" стал моей настольной книгой, и этим избавлением на всю жизнь от идеалистического плена я всецело обязан дорогому, милому, бесценному Владимиру Ильичу» . То есть, факт исцеления от неокантианства пациент подтвердил. К этой милой картине Крупская добавила милую деталь: «Ленгник, обладавший прекрасным голосом, пел нам».
А следующее, что я узнал о ссылке Ленгника, в источниках советского времени не встречалось. Поиски завели меня на один из генеалогических форумов, где выяснилось, что Ленгник в Сибири женился. Его спутницей стала Анна Мариановна Заорская, дочь польского повстанца [1863 года], сосланного в Сибирь, и местной жительницы О.В. Бородулиной.
Киев
После ссылки Ленгник, как он сам писал своей автобиографии, «уехал … сперва в Екатеринослав, затем Самару и в Киев». В Самаре он недолго проработал инженером на железной дороге. О его пребывании в Киеве могло не остаться никаких сведений, если бы не мемориальная доска на фасаде главного корпуса Политехнического института «Здесь в 1902–03 работал лаборантом на кафедре гидравлики Ленгник Фридрих Вильгельмович — профессиональный революционер, соратник В.И. Ленина. Одновременно вёл нелегальную революционную работу в Киеве как агент "Искры". Был членом действовавшего в Киеве в 1903 организационного комитета по созыву II съезда РСДРП».
Вопрос
Как мог человек с судимостью, да еще находившийся под надзором охранки (об этом ниже), работать в ВУЗе в Российской империи? На этот вопрос меня навела именно биография Ленгника, и пока я не имею достаточно данных, чтобы на него ответить. Тут нужно специальное исследование.
От политеха до политеха
Как нужно специальное исследование о жизни и работе Ленгника до его попадания в Новочеркасск. На том самом II съезде РСДРП, проходившем летом 1903 года в Брюсселе и Лондоне (съезде судьбоносном, оформившим разделение партии на большевиков и меньшевиков), Ленгник был избран в состав первого ЦК партии большевиков. Причем, избран заочно, как и еще один (и куда более известный) соратник Ленина – Кржижановский. Который отбывал ссылку в Минусинске тогда же, когда Ленгник был в Тесинском (вероятно, тогда и познакомились /хотя могли и раньше – в Питере/).
Почему заочно? Может, потому, что у Ленгника именно в 1903 году родился сын Михаил. Родился в Женеве. Что там делал Ленгник – еще нужно выяснить . Известно только, что в Россию (конкретно в Москву) он вернулся как баварский купец Артур Циглер.
Траектория жизни – траектория поиска. 3
И вот этот факт (когда я о нем узнал) меня не удивил. Ибо уже знал, что Ленгник имел множество партийных кличек. Под одной из них – «Курц» – он упоминается в письме Крупской [к Марии Ульяновой], где она как раз пишет об избрании ЦК в августе 1903. А в ноябре в письме той же Крупской фигурирует под псевдонимом «Кол». Об этом рассказывается в случайно попавшейся мне работе А.В. Синельникова «Шифры и революционеры России». Там же указано, что Ленгник разработал один из шифров, которыми пользовались революционеры в переписке друг с другом. Шифр этот был основан на тексте одной из страниц работы Плеханова «» и получил название «Тесинского ключа» – по месту изобретения. И сам Ленин тоже пользовался этим ключом. Видно, не только пением и философскими диспутами занимался Ленгник в сибирской ссылке.
Перед Новочеркасском
Но навыки конспиративной работы не помогли Ленгнику избежать нового тюремного заключения. Там он оказался вместе с лидерами «Северного бюро» ЦК партии большевиков Стасовой и Бауманом (еще одним соратником Ленина). Правда, знание немецкого языка позволяло ему продолжать выдавать себя за купца Циглера. Но освободили его не из-за нехватки улик, а по амнистии – весной 1905 года. Пришлось ехать в Давос – лечить усугубленный тюрьмой туберкулез.
После этого Ленгник вернулся в Россию. Здесь, согласно автобиографии, он «жил в … Ревеле, Екатеринославе, Александровске, Новочеркасске, Москве, Ленинграде под настоящей своей фамилией, преследуемый царской жандармерией и будучи вынужден переезжать из города в город, переходить от одного занятия к другому, чтобы избавляться этим путем от внимания жандармов, контролировавших каждый шаг, каждое движение». Любопытно, что о своей преподавательской работе – ни в Киеве, ни в Новочеркасске – он в автобиографии не упомянул. Боялся, что это могло быть расценено как сотрудничество с кровавым режимом Николая Кровавого? Этот вопрос еще ждет своего ответа. Как бы то ни было, в 1908 году Ленгник оказался в Новочеркасске – в политехническом институте, переведенном весной 1907 года из мятежной Варшавы на Тихий Дон.
Новочеркасск
На кафедре инженерной и компьютерной графики ЮРГТУ (НПИ) имеется мемориальная доска: «Кафедра начертательной геометрии и графики им. Ф.В. Ленгника. Ф.В. Ленгник — соратник В.И. Ленина, преподавал в институте начертательную геометрию и техническое черчение с 1908 по 1913 г.». Но главной его научной страстью в этот период стало воздухоплавание. Ленгник основал кружок, в котором читал лекции по этой дисциплине. Печатался в новочеркасской прессе на эту тему, выступал с лекциями в городской читальне, призывал к созданию аэродинамического отделения в политехе. Но услышан не был. Ректор Юпатов был более заинтересован в максимальной управляемости педагогического коллектива, чем в научных разработках.
Это расхождение во взглядах и стало одной из главных причин ухода Ленгника (и не его одного), хотя до сих пор все, кто так или иначе писал о Ленгнике, считали, что основной причиной был надзор охранки. Приняв эту версию, трудно понять, почему ему несколько лет позволяли проводить собрания подпольного кружка в здании электростанции института, которой, кстати, тоже заведовал Ленгник.
Суд чести
На мой взгляд, подтолкнули ученого к отъезду события 1912 года. Одно из них – суд чести, состоявшийся в мае 1912 года. Коллега Ленгника по институту, профессор Православлев влюбился в жену ректора Юпатова. Она ответила ему взаимностью, чему способствовал сам Юпатов – непривлекательный, невзрачный, немужественный. Не имея законных оснований избавиться от соперника, ректор созвал ученый совет, который, по его задумке, должен был осудить безнравственное поведение его удачливого соперника. Но в состав совета входили разные преподаватели, и не все они горели желанием выслужиться перед ректором. Тогда с ними (в том числе и с Ленгником) побеседовали в кулуарах и объяснили, что их позиция на совете решения не изменит, а им самим навредит. Поэтому лучше им просто не прийти на заседание.
Другая причина
Но, думается, сам факт проведения «суда чести» весьма ясно говорил ученым, в какой атмосфере они пребывают. И эта атмосфера становилась все более отравленной. А на Ленгника в том же году обрушился еще один удар. Его след до сих пор виден на Новочеркасском кладбище. «Нинуся и Юрочка Ленгник. Спите спокойно». Дети ученого умерли от скарлатины. Оставаться в этом городе он уже был не в силах.
Осадок на душе
Пожалуй, из Новочеркасска уезжать Ленгнику было особенно неприятно. Здесь его ценили и уважали. В феврале 1910 года (при прежнем ректоре Зинине) он получил звание доцента. При том же ректоре его командировали в Берлин и Париж для изучения опыта преподавания технических дисциплин. Он преподавал не только в политехе, но и в Мариинском институте благородных девиц (черчение и рисование). У него была собственная частная контора [которая в 1909 — 1911 гг. находилась на ул. Михайловской, а в 1912 г. — на ул. Кадетской (ныне — ул. Кривошлыкова)], где он давал частные консультации по разным техническим вопросам. К концу своего пребывания в Новочеркасске он имел чин надворного советника, соответствовавший (по «Табели о рангах») армейскому чину подполковника.
Пробужденный им в студентах интерес к воздухоплаванию не исчез с его отъездом. В феврале 1914 года газета «Южный телеграф» сообщала: «Бывший преподаватель донского политехникума В.Ф. Ленгник оставил в наследие политехникуму свой труд по воздухоплаванию. В настоящее время среди студентов политехникума образовался кружок, который намерен пойти по стопам г. Ленгника и серьезно заняться делом воздухоплавания».
До и после революции
Остается досказать немногое. После отъезда из Новочеркасска Ленгник работал в Москве сначала в Обществе электрического освещения, затем – с гидрологом Шуршковым. Нашлось ему применение и в рядах новой власти. Помимо работы в рабоче-крестьянской инспекции, наркомате внешней торговли, ВСНХ, следует выделить другие его свершения:
- работал над планом ГОЭЛРО (где пригодились навыки работы с электростанцией в Новочеркасске);
- входил в коллегию Наркомпроса, где вновь встретился со своей уже старой знакомой Крупской. [В частности, оба они приняли участие в составлении такого документа как «Тезисы большинства Коллегии Наркомпроса по вопросу о преподавании закона божьего в школах во внеурочное время» (1919)];
- в 1928 – 1929 годах возглавлял комитет по стандартизации;
- в 1932 году стал заместителем председателя Всесоюзного общества старых большевиков;
И, наконец, в 1934 году вернулся в Новочеркасск, преподавать в Новочеркасском индустриальном институте им. Серго Орджоникидзе (бывшем Донском Алексеевском политехническом институте).
Выводы
Биография Ленгника собрана по крупицам. Малый объем и сжатость источников личного происхождения не позволяют ответить на главный вопрос: что побудило его с юных лет стать революционером и последовательно выдерживать этот курс? Едва ли мы сможем также объяснить причины, по которым Ленгнику уделялось даже в советское время не так много внимания, как другим соратникам Ленина. Вроде бы все биографические атрибуты при нем: и лично общался с вождем, и несколько раз «сидел», и в «Искре» работал, и опять же, представитель не титульной нации (как те же Свердлов, Дзержинский, Рахья и другие). Наконец, член первого Центрального комитета большевистской партии!
Тут мы остаемся в области догадок. Может, здоровье ему не позволяло интенсивно заниматься работой партийного функционера, а, может, и душа к этому не лежала (ученый все-таки). В любом случае, на поверку Ленгник оказался не таким видным деятелем партии большевиков, как об этом говорит доска на его доме в Новочеркасске. Кстати, возможно, именно это обстоятельство позволило улице Ленгника в том же городе избежать переименования (в отличие, скажем, от улиц Ленина и Свердлова).
Вместо эпилога
Воздух и революция. С этими двумя феноменами оказалась связана жизнь Ленгника. Бόльшую часть жизни он страдал от туберкулеза легких, но мечтал, чтобы люди не только дышали воздухом, но и передвигались по нему. Вряд ли он был оригинальным теоретиком воздухоплавания, но, судя по всему, немало сделал для его популяризации. Оставаясь ученым (причем, в основном, ученым-практиком), он все свои действия направлял на благо революции, которая была нужна ему, как воздух.
Кржижановский: «Мы ценим и любим тов. Ленгника не только за то, что он наш заслуженный красный старогвардеец. Мы ставим ему в особую заслугу то обстоятельство, что в старой гвардии большевиков он сумел занять свое особое и только ему принадлежащее место. Это место обеспечивается за ним особым обликом его интеллекта: он был и останется до последнего вздоха человеком исключительной самоотверженности и духовной чистоты, человеком исключительно высокой целеустремленности. … В его лице мы имеем самое живое воплощение нашей большевистской совести, сотканной из нерушимой ткани — из чувства величайшей преданности интересам трудящихся».
